В раннем детстве меня очень занимал принцип разделения плодов на фрукты и овощи. Поскольку интерес этот возник ещё задолго до первых школьных уроков ботаники, а вывески продовольственных магазинов лишь вводили в недоумение, сливая объект интереса в единое и неразличимое "овощифрукты", искомое разграничение возможно было произвести лишь в образах мифопоэтической действительности. Фрукт понимался как нечто чистое (расположенное высоко, в стерильной воздушной среде), сладкое (желанное, вызывающее чувство удовольствия) и изначально готовое к возможному употреблению (сорви и ешь). Овощ же представлялся "низким" плодом, изначально загрязнённым, требующим тщательного очищения, обеззараживания и сложного ритуала приготовления перед непосредственным поеданием. Овощи и фрукты, таким образом, оказывались зримыми и вполне убедительными топографическими маркерами культурно-символического пространства. Детским мифотворческим сознанием картофелина семантически противополагалась яблоку, слива свёкле и т.п. Иногда справедливость такого различения находила подтверждение в авторитетных памятниках фольклорной мудрости навроде сказки про "вершки и корешки". В общем, банан и кабачок принадлежали противоположным полюсам мифоботанического универсума. И это задавало удивительно простую и внятную архитектонику миру символических образов и ценностных смыслов.
И сколь бы впоследствии моё взрослеющее сознание ни подвергалось воздействию бесстрастного научно-материалистического знания, сколь бы ни накапливало объективных фактов и рационалистических представлений, сказочный символизм фруктово-овощной диалектики неизменно оставался главным путеводителем для homo simbolicus.
Я нередко думал про библейское яблоко Евы, каковое, согласно означенной мифологической схеме, оставалось фруктом лишь до момента его вкушения, но, будучи надкушено, инвертировалось в картофелину, в "pomme de terre" (по-французски ведь именно так называется этот овощ, дословно - "земляное яблоко", этакий падший фрукт). Надкушенное яблоко (о, прости, Стив Джобс!) - вечное клеймо познаниягрехопадения (слитного, как "овощифрукты" из детской памяти), знак перехода из фрукта в овощ, из горнего в дольнее, с неба на землю. Это иероглиф, шифрующий историю изгнания из божественного сада, из рая "dolce farniente" в беспросветность труда "в поте лица".
Именно символическая противоположность сияющей праздничности фрукта и угрюмой обыденности овоща высвечивала смысл превращения кареты в тыкву, а идеально-стерильной принцессы ("принцессы не какают") - в замарашку, чьё имя сродни далеким от мира чистоты овощным удобрениям. Именно ушедший в туман подсознания символизм фруктово-овощного противостояния объяснял использование в отношении ярких, витальных пассионариев образной аттестации - "фрукт", а в отношении бесцветной людской массы с парализованной волей - уничижительного эпитета "овощи".
И всё было бы хорошо с вышеописанной мифосимволической картиной, где небо в облаках яблок и груш, а земля в буграх репы и турнепса, когда б не возникающие время от времени семиотические "сбои". Один из таких сбоев случился когда-то при знакомстве с наследием венецианского орнаментального гения - Карло Кривелли, этого ангела прихотливой пластической линии и демона щедрой плодоовощной декорации. Я уже писал как-то про его удивительную тягу к овощам, про возведение им огурца в ранг райского плода, достойного украшать гирлянду, раскинутую где-нибудь над головой Спасителя или Пречистой Девы. Своими огурцами Кривелли безжалостно перекорёжил моё (казавшееся таким устойчивым и уютно обустроенным) мифосимволическое пространство, расцвеченное вечным противоборством фруктов и овощей. Задолго до моего рождения он коварно воспел этот невзрачный, пупырчатый, как жаба, овощ, вознеся его на сакральную высоту фруктов и расположив рядом, в общей с ними связке. Так вот, с тех пор, как образы смешанных фруктово-овощных орнаментов декоративного гения Кривелли населили мою зрительную память, я вынужден был оторваться от сказок детства и искать поддержки духа в альтернативных, более почвенных кладезях народной мудрости - наподобие этого:
"Артамоны едят лимоны,
А мы, молодцы, едим огурцы"...
И сколь бы впоследствии моё взрослеющее сознание ни подвергалось воздействию бесстрастного научно-материалистического знания, сколь бы ни накапливало объективных фактов и рационалистических представлений, сказочный символизм фруктово-овощной диалектики неизменно оставался главным путеводителем для homo simbolicus.
Я нередко думал про библейское яблоко Евы, каковое, согласно означенной мифологической схеме, оставалось фруктом лишь до момента его вкушения, но, будучи надкушено, инвертировалось в картофелину, в "pomme de terre" (по-французски ведь именно так называется этот овощ, дословно - "земляное яблоко", этакий падший фрукт). Надкушенное яблоко (о, прости, Стив Джобс!) - вечное клеймо познаниягрехопадения (слитного, как "овощифрукты" из детской памяти), знак перехода из фрукта в овощ, из горнего в дольнее, с неба на землю. Это иероглиф, шифрующий историю изгнания из божественного сада, из рая "dolce farniente" в беспросветность труда "в поте лица".
Именно символическая противоположность сияющей праздничности фрукта и угрюмой обыденности овоща высвечивала смысл превращения кареты в тыкву, а идеально-стерильной принцессы ("принцессы не какают") - в замарашку, чьё имя сродни далеким от мира чистоты овощным удобрениям. Именно ушедший в туман подсознания символизм фруктово-овощного противостояния объяснял использование в отношении ярких, витальных пассионариев образной аттестации - "фрукт", а в отношении бесцветной людской массы с парализованной волей - уничижительного эпитета "овощи".
И всё было бы хорошо с вышеописанной мифосимволической картиной, где небо в облаках яблок и груш, а земля в буграх репы и турнепса, когда б не возникающие время от времени семиотические "сбои". Один из таких сбоев случился когда-то при знакомстве с наследием венецианского орнаментального гения - Карло Кривелли, этого ангела прихотливой пластической линии и демона щедрой плодоовощной декорации. Я уже писал как-то про его удивительную тягу к овощам, про возведение им огурца в ранг райского плода, достойного украшать гирлянду, раскинутую где-нибудь над головой Спасителя или Пречистой Девы. Своими огурцами Кривелли безжалостно перекорёжил моё (казавшееся таким устойчивым и уютно обустроенным) мифосимволическое пространство, расцвеченное вечным противоборством фруктов и овощей. Задолго до моего рождения он коварно воспел этот невзрачный, пупырчатый, как жаба, овощ, вознеся его на сакральную высоту фруктов и расположив рядом, в общей с ними связке. Так вот, с тех пор, как образы смешанных фруктово-овощных орнаментов декоративного гения Кривелли населили мою зрительную память, я вынужден был оторваться от сказок детства и искать поддержки духа в альтернативных, более почвенных кладезях народной мудрости - наподобие этого:
"Артамоны едят лимоны,
А мы, молодцы, едим огурцы"...
