Уж не раз я признавался, что люблю фотографировать в музеях. И всегда это немного стыдно. Будто совершаешь каминг-аут на собрании клуба анонимных клептоманов. Пришел, увидел… и украл. Ну, не буквально украл, всего лишь унес цифровую проекцию оригинала. Не наказуемо. Слава богу, в большинстве музеев снимать смартфоном не запрещено.
Почему я это делаю? Почему всякий раз забиваю память телефона ворохом очередной визуальной «добычи»? Вероятно, вследствие некой профдеформации, каковая имеет место почти у всякого визуальщика со стажем. Фотофиксация - это ведь не только способ заархивировать и унести с собой зрительные образы, это еще и способ пристального, подетального рассматривания, оптика погружения в изображение. Это практически всегда актуально для масштаба станковой живописи. Но стократ актуальнее для графики. Особенно гравюрной. Особенно когда это Дюрер.
Выставка в Эрмитаж Урал - тот особый случай, когда вооружиться смартфоном имело смысл по целому ряду причин. Во-первых, когда ты давно расстался с мифом, что развивающаяся с возрастом дальнозоркость вытеснит близорукость и вернет зрение к исходному детскому состоянию, разглядывать графику значит все время примирять близорукость с дальнозоркостью и искать нужное фокусное расстояние, то снимая очки, то вновь их надевая, то вытягивая шею вперед, то отбрасывая голову назад, то щурясь, то широко раскрывая глаза. Кажется, смартфон меньше пугает сидящих в зале смотрителей, чем этот судорожный танец посетителя.
Камера смартфона заменяет лупу, через которую мы бы рассматривали малоформатную печатную графику, будь мы не на выставке в конце первой четверти двадцать первого века, а в кунст-кабинете века девятнадцатого, на удобном диване, с альбомом гравюр в руках. Ведь в самом деле, пятьсот, и даже сто пятьдесят лет назад гравюры делались вовсе не для того, чтобы экспонироваться на стенах музейных залов. Их масштаб, а главное, их тираж, пусть и весьма скромный, предполагали иной, совершенно не музейно-выставочный тип рассматривания изображения. Гравюра предполагала встречу с человеческим глазом (и с человеческими руками - листы ведь нужно было держать или перекладывать) в камерной среде кабинетного уюта.
Конечно, листание фоток на смартфоне - слабая замена реальному кабинетному священнодействию, когда текстуру старинной хлопковой бумаги ощущаешь кончиками пальцев. Но это все же лучше, чем ничего.
Второй аргумент в пользу смартфона - возможность с помощью него кое-что понять о композиционном мышлении художника. В случае Дюрера это особенно интересно. Кадрируя те или иные фрагменты гравюр при съемке, невольно обращаешь внимание на то, как Дюрер выстраивает композицию, как соединяет в небольшом, а порой и вовсе маленьком поле изображения множество разноплановых элементов, как достигает целостности картинки и как трактует ее границы. И тут обнаруживаешь удивительно «кинематографическое» понимание Дюрером мизансцены. При всей, вроде бы, выстроенности картинки по законам изобразительной архитектоники и статического восприятия, Дюрер словно снимает смартфоном, кадрируя живую жизнь и акцентируя внимание на главном. Часть периферийных, но все же значимых деталей часто уходит за край, обрезается. И становится понятно, что художник фиксирует не только пространство, но и время. Сюжет предстает не только в динамике изображаемого события, но и в динамике живого зрительского наблюдения. Более поздние художники-графики - представители маньеризма и барокко - строили композицию иначе, их картинки более театральны, статуарны и менее темпоральны. Сравнение с ними дает понять, насколько Дюрер гений, прорывающийся сквозь века.
Наконец, помимо исключительной современности дюреровской оптики съемка смартфоном помогает ощутить невероятную, хотя и неочевидную космогонию его гравюр. Космогонию, пронизывающую каждый сантиметр его графики и как бы надстраивающейся некой мета-идеей над всем обширным его гравюрным наследием. Будучи сыном ювелира и сам начинавший в детстве как ювелир, Дюрер, как никто, понимает смысл большого, заключенного в малом. Каждая его гравюра - космос. Любой из них хватило бы на организацию отдельной выставки, концепцию которой можно было бы сформулировать, например, так: «Дюрер - выход в графический космос». Или еще проще: «Дюрер - космонавт Северного Возрождения». И то правда, он ведь так и кружит по сей день в космосе визуальной культуры, на столетия захватив наше внимание и не сходя с орбиты. Живой пример подлинного величия на все времена - 56 лет жизни, полной труда и вдохновения, а после - вот уже пятьсот лет бессмертия…
Почему я это делаю? Почему всякий раз забиваю память телефона ворохом очередной визуальной «добычи»? Вероятно, вследствие некой профдеформации, каковая имеет место почти у всякого визуальщика со стажем. Фотофиксация - это ведь не только способ заархивировать и унести с собой зрительные образы, это еще и способ пристального, подетального рассматривания, оптика погружения в изображение. Это практически всегда актуально для масштаба станковой живописи. Но стократ актуальнее для графики. Особенно гравюрной. Особенно когда это Дюрер.
Выставка в Эрмитаж Урал - тот особый случай, когда вооружиться смартфоном имело смысл по целому ряду причин. Во-первых, когда ты давно расстался с мифом, что развивающаяся с возрастом дальнозоркость вытеснит близорукость и вернет зрение к исходному детскому состоянию, разглядывать графику значит все время примирять близорукость с дальнозоркостью и искать нужное фокусное расстояние, то снимая очки, то вновь их надевая, то вытягивая шею вперед, то отбрасывая голову назад, то щурясь, то широко раскрывая глаза. Кажется, смартфон меньше пугает сидящих в зале смотрителей, чем этот судорожный танец посетителя.
Камера смартфона заменяет лупу, через которую мы бы рассматривали малоформатную печатную графику, будь мы не на выставке в конце первой четверти двадцать первого века, а в кунст-кабинете века девятнадцатого, на удобном диване, с альбомом гравюр в руках. Ведь в самом деле, пятьсот, и даже сто пятьдесят лет назад гравюры делались вовсе не для того, чтобы экспонироваться на стенах музейных залов. Их масштаб, а главное, их тираж, пусть и весьма скромный, предполагали иной, совершенно не музейно-выставочный тип рассматривания изображения. Гравюра предполагала встречу с человеческим глазом (и с человеческими руками - листы ведь нужно было держать или перекладывать) в камерной среде кабинетного уюта.
Конечно, листание фоток на смартфоне - слабая замена реальному кабинетному священнодействию, когда текстуру старинной хлопковой бумаги ощущаешь кончиками пальцев. Но это все же лучше, чем ничего.
Второй аргумент в пользу смартфона - возможность с помощью него кое-что понять о композиционном мышлении художника. В случае Дюрера это особенно интересно. Кадрируя те или иные фрагменты гравюр при съемке, невольно обращаешь внимание на то, как Дюрер выстраивает композицию, как соединяет в небольшом, а порой и вовсе маленьком поле изображения множество разноплановых элементов, как достигает целостности картинки и как трактует ее границы. И тут обнаруживаешь удивительно «кинематографическое» понимание Дюрером мизансцены. При всей, вроде бы, выстроенности картинки по законам изобразительной архитектоники и статического восприятия, Дюрер словно снимает смартфоном, кадрируя живую жизнь и акцентируя внимание на главном. Часть периферийных, но все же значимых деталей часто уходит за край, обрезается. И становится понятно, что художник фиксирует не только пространство, но и время. Сюжет предстает не только в динамике изображаемого события, но и в динамике живого зрительского наблюдения. Более поздние художники-графики - представители маньеризма и барокко - строили композицию иначе, их картинки более театральны, статуарны и менее темпоральны. Сравнение с ними дает понять, насколько Дюрер гений, прорывающийся сквозь века.
Наконец, помимо исключительной современности дюреровской оптики съемка смартфоном помогает ощутить невероятную, хотя и неочевидную космогонию его гравюр. Космогонию, пронизывающую каждый сантиметр его графики и как бы надстраивающейся некой мета-идеей над всем обширным его гравюрным наследием. Будучи сыном ювелира и сам начинавший в детстве как ювелир, Дюрер, как никто, понимает смысл большого, заключенного в малом. Каждая его гравюра - космос. Любой из них хватило бы на организацию отдельной выставки, концепцию которой можно было бы сформулировать, например, так: «Дюрер - выход в графический космос». Или еще проще: «Дюрер - космонавт Северного Возрождения». И то правда, он ведь так и кружит по сей день в космосе визуальной культуры, на столетия захватив наше внимание и не сходя с орбиты. Живой пример подлинного величия на все времена - 56 лет жизни, полной труда и вдохновения, а после - вот уже пятьсот лет бессмертия…
