Конфетный фантик - хрустящий микро-фантом культуры... Один из самых маленьких объектов, над которыми случается работать дизайнеру-графику. О чем может рассказать эта полиграфическая миниатюра?..
ИМЕНЕМ РЕВОЛЮЦИИ
Вся история советского фантика была историей беззаветного служения идее. Сама жизнь сделала фантик солдатом идеологического фронта. В самом начале, на заре Нового Мира, сладкого, по ряду причин, стало так мало, что на какое-то время оно превратилась в непременный атрибут идейно враждебного мира. Однако время шло. Жить стало лучше, жить стало веселее. Когда в результате завоеваний пролетарской революции конфеты все же стали доступны широким массам трудящихся, возникла необходимость наполнить сласть новым социальным содержанием. Это было под силу только фантику. Революционный дизайн конфетной обертки встал на повестку дня.
«Из всех конфет для нас важнейшей является карамель!» - мог бы сказать кто-то из отцов-идеологов. Ибо она - самый демократичный, самый массовый и самый доступный вид имянареченной сласти. Именно карамельному фантику суждено было соединить сласть с образом революции и зафиксировать эту связь в массовом подсознании.
Вот фантик от карамели «Октябрьская». Конфета непосредственно названа именем революции. Алый фантик с золотым узором. Эдакое маленькое красное знамя. А под знаменем - воплощенный вкус Октября, открывшего эру всеобщего благоденствия и счастья... Путь к сердцу через желудок всегда привлекал краткостью и прямизной...
Маяковский писал:
Пройдут года
сегодняшних тягот,
Летом коммуны
согреет лета,
И счастье
сластью
огромных ягод
Дозреет
на красных
октябрьских цветах.
Плодородный поэтический канкан осыпает нас огромными мясистыми ягодами – сладкими дарами коммуны, воплощенным счастьем. Тут поэт предвосхитил многое - от мотивов архитектурного декора до дизайна конфетных фантиков. Как не увидеть за этими строчками грядущие языческие нагромождения плодово-ягодных украшений ВДНХ или бескрайнюю фруктовую тематику в наименовании конфет и в графическом дизайне фантиков. Образ сласти в виде ягод не случаен. Ягоды наиболее «коллективный» вид фруктов. Сплоченная гроздь винограда или дружная кисть смородины обнаруживают явную символику коллективизма.
Сладкое плавно и ненавязчиво соединяется со своим первоисточником – коммунистической революцией. И вот – новый эдем, чудесный сад, где вопреки всем календарям за октябрем наступает лето, где все цветы, включая одуванчик, красные, а на них дозревает рекордных размеров счастье. «Клубника», «Вишня», «Черная смородина», «Абрикос», «Яблоко», «Черничка», «Слива»... И далее до бесконечности. Сегодня, на фоне изобильных кондитерских прилавков, мысль о произрастании всех этих сладких радостей из революционных октябрьских семян может показаться натяжкой. Неужели только в коммунистическом рае могут плодиться разнообразные «Малины», «Лимончики», «Апельсины», «Груши», «Рябинушки», «Клюквы», наконец? Нет, конечно. Не только. Но клюква клюкве рознь. Вот карамельный фантик, с которого смотрят на нас огромные черные смородины. Конфета называется «Мичуринская». Даже в идеологически нейтральных условиях фруктового сада мы непременно наткнемся на свидетельства того, что сласть бывает разная - коммунистическая и буржуазная, научная и антинаучная, дружественная и враждебная...
История учит: в критические моменты общественного развития сласть не может оставаться вне политики. Сладкое – это мостик из прошлого в будущее. Меняются времена, правительства приходят и уходят. А народный вкус к сладкому остается. Значит, кто понимает непреходящее значение сласти, тот... Короче говоря, у кого сласть – у того и власть.
СЛАСТЬ И ВЛАСТЬ
Захватив вокзалы, телефонные станции, почту и телеграф, экспроприировав заводы и фабрики, новая власть оказывается вскоре перед необходимостью сформировать у народных масс положительное отношение к себе как к новому, а, главное, законному собственнику национальных богатств. Собственность переписывается, переоформляется, переупаковывается: «Фабрики – рабочим», «землю – крестьянам» и т.п. Слова, однако, обманчивы. Нужно подтвердить их непосредственно-чувственно. На помощь приходит сласть, завернутая в новые фантики, названная новыми именами.
Раньше царевы конюшни были.
Теперь отдыхают рабочие автомобили.
или
Здесь был участок и тюрьма для солдат.
А мы ребятам разбили сад.
Все тот же Маяковский. Подписи к карамельным фантикам серии «Красная Москва». Рисунки Родченко изображали различные достопримечательности столицы, перешедшие в собственность народа (в лице новой власти). Вкушая сладкие карамели, народ самой языковой плотью ощущал благодать нового режима. Положительная ценность того, что Манеж или Третьяковская галерея «теперича наши», закреплялась рефлекторно, как при дрессировке животных.
Слушай, земля,
Голос Кремля.
– гласит другой фантик карамели «Красная Москва». Возникает ощущение, что в те давние времена кремлевские мечтатели гораздо лучше нынешних понимали, чем следует завоевывать души сластолюбивых сограждан.
Постепенно происходит ослащение всех деяний и символов власти. Конфетный фантик свидетельствует о том, что верхи и низы с равным языческим простодушием формируют сладкую версию взаимной любви. Каждый гражданин пользуется освященными властью кондитерскими щедротами и как бы подписывает свое одобрение под ее идеями и делами. А фантик - это бланк, где в доступной красочной форме сообщается, что именно одобряет вкушающий. Есть среди фантиков классические образцы ослащенных идеологем и лозунгов дня, адресованных властью своим подданым. Шоколадная конфета «Чудесница». Позднейшие ее фантики покрыты невразумительными орнаментами, за которыми не узнать, кто же была эта самая Чудесница. Более ранние фантики вносят ясность - Чудесница, она же любимица власти, она же Царица полей, она же кукуруза. Благодать целинной эпопеи ненавязчиво, но ощутимо подкрепляла конфета «Колос». Успехи птицеводства и животноводства были ярко запечатлены на фантиках «Петушка золотого гребешка» и «Коровки». Образ победы - тема фантика конфеты «Салют». Державное главенство на Балтике - конфета «Балтика». Величие армии - шоколад «Гвардейский». Завоевание космоса - конфеты «Орбита» и «Галактика».
Что может быть слаще, чем прорыть водный канал в далекой суровой пустыне! И правда, отменного вкуса конфета «Кара-Кум». А какое благо являл собой мирный атом, приходящий в каждый дом энергией могучих электростанций! Шоколадная конфета «Радий» еще не имела в ту пору горького чернобыльского привкуса.
И все же... И все же власть никогда не была любима народом так же искренно и неподдельно, как сласть. Разница в одну букву всегда предательски обнаруживает себя ложкой дегтя в бочке народного меда. Сласть оказывается сильнее и выше. Фантики реют выше флагов.
Нет-нет да и мелькнет среди прежних фантиков эдакий мемориал неразделенной любви, фетиш горнего одиночества власти. Озеро Рица. Поднебесный полюс дачного уединения «Отца народов», остров державного наслаждения... Была одноименная конфета - словно ревнивый жест отвергнутого. Но времена проходят, и сегодня никто не называет конфету именем «Барвиха» или «Горки-9».
ИГРА СЛАСТЕЙ
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет.... Совершенно верно! Черной молнии подобный! И все это исправно отражено на фантике. Конфета «Буревестник» обращается к нашей литературной эрудиции в пределах государственной школьной программы. Сласть вступает в игру. На фантике изображена гордая птица - символ свободы. Благодаря фантику свобода и сласть подтверждают друг друга непосредственно на кончике нашего языка. Но вместе с тем они ненароком подтверждают и то, что, по крайней мере, в нашем отечестве сладкое – это горькое. Горькое по своему первоисточнику, по авторскому праву. Когда автор «Песни о Буревестнике» выбирал свой псевдоним, он не мог подозревать о грядущей исторической иронии. Фантик неизбежно разоблачает себя как инструмент лицедейства. По большому счету, сласть насмехается над всяким идеологическим прагматизмом. Сквозь любые одежды, под любыми именами она дразнит извечные человеческие желания. Можно пытаться эксплуатировать ее в интересах народного образования, именуя «Золотым ключиком», «Сказками Пушкина», «Баснями Крылова» или даже «Вишневым садом». Можно пытаться прививать с ее помощью вкус народа к опере («Фигаро», «Кармен», «Пиковая дама», «Чио-Чио-Сан») или к балету («Щелкунчик», «Красный мак»). Невозможно лишь изменить саму сласть. Фантик «Маска» останется непревзойденной вершиной правды в истории конфетной обертки.
Чем завершилась история советского фантика? Тем же, чем и история советской власти. Разоблачением. Одежды пали, фантики исчезли, и обнаружилось, что наша сласть горькая. Этот парадокс воплотился в виде горсти голых слипшихся леденцов. В сласти проявилось нечто лекарственное, а в отношении народа к ней – нечто клиническое. Был момент, когда ее приобретали – как в аптеке по рецептам – по специальным на то бумажкам и бессознательно связывали с инсулином, сорбидом и диабетическими тянучками. Слово «сластилин» не вызывало вопросов, ибо всем было известно, что это вовсе не какой-то сладкий пластилин, а специальные таблетки. Зато прежние «Гусиные лапки» и «Раковые шейки» способны были вызвать жестокий приступ ипохондрии.
Впрочем, все меняется. Сласть выжила. Жизнь поставила перед фантиком новые задачи. Посмотрите вокруг - кто-то же должен сделать из всего этого конфетку...
ИМЕНЕМ РЕВОЛЮЦИИ
Вся история советского фантика была историей беззаветного служения идее. Сама жизнь сделала фантик солдатом идеологического фронта. В самом начале, на заре Нового Мира, сладкого, по ряду причин, стало так мало, что на какое-то время оно превратилась в непременный атрибут идейно враждебного мира. Однако время шло. Жить стало лучше, жить стало веселее. Когда в результате завоеваний пролетарской революции конфеты все же стали доступны широким массам трудящихся, возникла необходимость наполнить сласть новым социальным содержанием. Это было под силу только фантику. Революционный дизайн конфетной обертки встал на повестку дня.
«Из всех конфет для нас важнейшей является карамель!» - мог бы сказать кто-то из отцов-идеологов. Ибо она - самый демократичный, самый массовый и самый доступный вид имянареченной сласти. Именно карамельному фантику суждено было соединить сласть с образом революции и зафиксировать эту связь в массовом подсознании.
Вот фантик от карамели «Октябрьская». Конфета непосредственно названа именем революции. Алый фантик с золотым узором. Эдакое маленькое красное знамя. А под знаменем - воплощенный вкус Октября, открывшего эру всеобщего благоденствия и счастья... Путь к сердцу через желудок всегда привлекал краткостью и прямизной...
Маяковский писал:
Пройдут года
сегодняшних тягот,
Летом коммуны
согреет лета,
И счастье
сластью
огромных ягод
Дозреет
на красных
октябрьских цветах.
Плодородный поэтический канкан осыпает нас огромными мясистыми ягодами – сладкими дарами коммуны, воплощенным счастьем. Тут поэт предвосхитил многое - от мотивов архитектурного декора до дизайна конфетных фантиков. Как не увидеть за этими строчками грядущие языческие нагромождения плодово-ягодных украшений ВДНХ или бескрайнюю фруктовую тематику в наименовании конфет и в графическом дизайне фантиков. Образ сласти в виде ягод не случаен. Ягоды наиболее «коллективный» вид фруктов. Сплоченная гроздь винограда или дружная кисть смородины обнаруживают явную символику коллективизма.
Сладкое плавно и ненавязчиво соединяется со своим первоисточником – коммунистической революцией. И вот – новый эдем, чудесный сад, где вопреки всем календарям за октябрем наступает лето, где все цветы, включая одуванчик, красные, а на них дозревает рекордных размеров счастье. «Клубника», «Вишня», «Черная смородина», «Абрикос», «Яблоко», «Черничка», «Слива»... И далее до бесконечности. Сегодня, на фоне изобильных кондитерских прилавков, мысль о произрастании всех этих сладких радостей из революционных октябрьских семян может показаться натяжкой. Неужели только в коммунистическом рае могут плодиться разнообразные «Малины», «Лимончики», «Апельсины», «Груши», «Рябинушки», «Клюквы», наконец? Нет, конечно. Не только. Но клюква клюкве рознь. Вот карамельный фантик, с которого смотрят на нас огромные черные смородины. Конфета называется «Мичуринская». Даже в идеологически нейтральных условиях фруктового сада мы непременно наткнемся на свидетельства того, что сласть бывает разная - коммунистическая и буржуазная, научная и антинаучная, дружественная и враждебная...
История учит: в критические моменты общественного развития сласть не может оставаться вне политики. Сладкое – это мостик из прошлого в будущее. Меняются времена, правительства приходят и уходят. А народный вкус к сладкому остается. Значит, кто понимает непреходящее значение сласти, тот... Короче говоря, у кого сласть – у того и власть.
СЛАСТЬ И ВЛАСТЬ
Захватив вокзалы, телефонные станции, почту и телеграф, экспроприировав заводы и фабрики, новая власть оказывается вскоре перед необходимостью сформировать у народных масс положительное отношение к себе как к новому, а, главное, законному собственнику национальных богатств. Собственность переписывается, переоформляется, переупаковывается: «Фабрики – рабочим», «землю – крестьянам» и т.п. Слова, однако, обманчивы. Нужно подтвердить их непосредственно-чувственно. На помощь приходит сласть, завернутая в новые фантики, названная новыми именами.
Раньше царевы конюшни были.
Теперь отдыхают рабочие автомобили.
или
Здесь был участок и тюрьма для солдат.
А мы ребятам разбили сад.
Все тот же Маяковский. Подписи к карамельным фантикам серии «Красная Москва». Рисунки Родченко изображали различные достопримечательности столицы, перешедшие в собственность народа (в лице новой власти). Вкушая сладкие карамели, народ самой языковой плотью ощущал благодать нового режима. Положительная ценность того, что Манеж или Третьяковская галерея «теперича наши», закреплялась рефлекторно, как при дрессировке животных.
Слушай, земля,
Голос Кремля.
– гласит другой фантик карамели «Красная Москва». Возникает ощущение, что в те давние времена кремлевские мечтатели гораздо лучше нынешних понимали, чем следует завоевывать души сластолюбивых сограждан.
Постепенно происходит ослащение всех деяний и символов власти. Конфетный фантик свидетельствует о том, что верхи и низы с равным языческим простодушием формируют сладкую версию взаимной любви. Каждый гражданин пользуется освященными властью кондитерскими щедротами и как бы подписывает свое одобрение под ее идеями и делами. А фантик - это бланк, где в доступной красочной форме сообщается, что именно одобряет вкушающий. Есть среди фантиков классические образцы ослащенных идеологем и лозунгов дня, адресованных властью своим подданым. Шоколадная конфета «Чудесница». Позднейшие ее фантики покрыты невразумительными орнаментами, за которыми не узнать, кто же была эта самая Чудесница. Более ранние фантики вносят ясность - Чудесница, она же любимица власти, она же Царица полей, она же кукуруза. Благодать целинной эпопеи ненавязчиво, но ощутимо подкрепляла конфета «Колос». Успехи птицеводства и животноводства были ярко запечатлены на фантиках «Петушка золотого гребешка» и «Коровки». Образ победы - тема фантика конфеты «Салют». Державное главенство на Балтике - конфета «Балтика». Величие армии - шоколад «Гвардейский». Завоевание космоса - конфеты «Орбита» и «Галактика».
Что может быть слаще, чем прорыть водный канал в далекой суровой пустыне! И правда, отменного вкуса конфета «Кара-Кум». А какое благо являл собой мирный атом, приходящий в каждый дом энергией могучих электростанций! Шоколадная конфета «Радий» еще не имела в ту пору горького чернобыльского привкуса.
И все же... И все же власть никогда не была любима народом так же искренно и неподдельно, как сласть. Разница в одну букву всегда предательски обнаруживает себя ложкой дегтя в бочке народного меда. Сласть оказывается сильнее и выше. Фантики реют выше флагов.
Нет-нет да и мелькнет среди прежних фантиков эдакий мемориал неразделенной любви, фетиш горнего одиночества власти. Озеро Рица. Поднебесный полюс дачного уединения «Отца народов», остров державного наслаждения... Была одноименная конфета - словно ревнивый жест отвергнутого. Но времена проходят, и сегодня никто не называет конфету именем «Барвиха» или «Горки-9».
ИГРА СЛАСТЕЙ
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет.... Совершенно верно! Черной молнии подобный! И все это исправно отражено на фантике. Конфета «Буревестник» обращается к нашей литературной эрудиции в пределах государственной школьной программы. Сласть вступает в игру. На фантике изображена гордая птица - символ свободы. Благодаря фантику свобода и сласть подтверждают друг друга непосредственно на кончике нашего языка. Но вместе с тем они ненароком подтверждают и то, что, по крайней мере, в нашем отечестве сладкое – это горькое. Горькое по своему первоисточнику, по авторскому праву. Когда автор «Песни о Буревестнике» выбирал свой псевдоним, он не мог подозревать о грядущей исторической иронии. Фантик неизбежно разоблачает себя как инструмент лицедейства. По большому счету, сласть насмехается над всяким идеологическим прагматизмом. Сквозь любые одежды, под любыми именами она дразнит извечные человеческие желания. Можно пытаться эксплуатировать ее в интересах народного образования, именуя «Золотым ключиком», «Сказками Пушкина», «Баснями Крылова» или даже «Вишневым садом». Можно пытаться прививать с ее помощью вкус народа к опере («Фигаро», «Кармен», «Пиковая дама», «Чио-Чио-Сан») или к балету («Щелкунчик», «Красный мак»). Невозможно лишь изменить саму сласть. Фантик «Маска» останется непревзойденной вершиной правды в истории конфетной обертки.
Чем завершилась история советского фантика? Тем же, чем и история советской власти. Разоблачением. Одежды пали, фантики исчезли, и обнаружилось, что наша сласть горькая. Этот парадокс воплотился в виде горсти голых слипшихся леденцов. В сласти проявилось нечто лекарственное, а в отношении народа к ней – нечто клиническое. Был момент, когда ее приобретали – как в аптеке по рецептам – по специальным на то бумажкам и бессознательно связывали с инсулином, сорбидом и диабетическими тянучками. Слово «сластилин» не вызывало вопросов, ибо всем было известно, что это вовсе не какой-то сладкий пластилин, а специальные таблетки. Зато прежние «Гусиные лапки» и «Раковые шейки» способны были вызвать жестокий приступ ипохондрии.
Впрочем, все меняется. Сласть выжила. Жизнь поставила перед фантиком новые задачи. Посмотрите вокруг - кто-то же должен сделать из всего этого конфетку...