Были времена, когда масштаб художественного жеста измерялся не геометрическим размером произведенного полотна, изваяния или сооружения, а величием смысла. Создатель купола Санта Мария дель Фьоре Филиппо Брунеллески начинал ювелиром. Расписавший плафон Сикстинской капеллы Микеланджело Буонаротти известен как стихотворец. И тот, и другой – великие мыслители. Величие – это не только, а, может быть, и не столько дар божий, сколько позиция, органическое чувство своего места в истории и своей трансвременной ответственности. Именно это чувство простирает художественный жест и зашифрованное в нем послание далеко за пределы физической жизни творца. Подлинный художник самоопределяется не перед зрителем или заказчиком (даже если этот заказчик – наместник Бога на земле), но непосредственно перед лицом вечности.
Наше суетное и скоротечное время практически не оставляет художнику возможности в былой полноте осуществить свое творческое высказывание. Тем напряженнее и драматичнее для художника собственный выбор пути. Быть большим творцом сегодня – значит осуществлять жертвоприношение, в коем сам творец и есть жертвенный агнец. Пожалуй, именно слово «Жертвоприношение» точнее всего определяет сюжет творческого пути Александра Самвела – художника, скульптора, мастера сложного пластического текста. Вышло так, что многотрудные обстоятельства его личной биографии тесно переплелись с ураганным орнаментом истории нескольких последних десятилетий. Судьба заставила его – южанина, уроженца Баку очутиться и, в конце концов, осесть в твердокаменном уральском ландшафте. Есть что-то сверхъестественное в том, что именно здесь, на холодном евразийском разломе, он нашел точку опоры, сумел врасти в неподатливую рифейскую почву, развернуться в своем творчестве и отточить свой язык.
Если бы Александр Самвел не был скульптором, он мог бы стать виртуозным шифровальщиком. Его работы – особые свертки текста, пластические шифровки, вынесенные им три десятилетия назад из вспыхнувших пожарищ родной земли, что навсегда осталась болью в его сердце, что так и не затянулась для него дымом истории. Эти шифровки – туго стиснутые до поры пружины личной памяти – он пронес с собой сквозь долгие мытарства пути, осмысляя и переосмысляя их, вытягивая из них вневременной, поистине библейский текст. Отрыв… Бегство… Спасение… Судьба беспощадна, но мудра: она сделала так, что экстракт персонального опыта художника, его личных переживаний стал в результате источником тем – особых, поднимающихся над будничной злобой дня и разворачивающихся словно бы поперек времени.
Для Александра Самвела «Исход» (одна из самых метафоричных его скульптурных композиций) – больше, чем даже библейский сюжет. Тут личное сцепляется с трансцендентным. Это не только легендарно методичный подвиг ветхозаветного Моисея. Это еще и авторский исход из самого себя, из кокона своего личного, мучительного переживания, сквозь прощение и мудрость – вовне, к людям, в ожидаемое и желанное пространство человеческого. Исход как Жертвоприношение, примиряющее человека с судьбой... Ожиданием пространства как универсального гуманистического простора наполнены многие работы Самвела. Выполненные преимущественно в бронзе или фарфоре, они озадачивают своим подлинным масштабным притязанием. Стоит всмотреться в них – и становится ясно, что на самом деле созданы они не для кабинетного уюта (в коем, впрочем, и в самом деле прекрасно себя чувствуют), но для щедрого поднебесного размаха, для раскидистого, протяженного бытия в ландшафте.
Александр Самвел – художник большого жеста в эпоху фантомных целей, мелочной морали и выхолощенного общественного дискурса. Оттого так много сосредоточенности и внутренней боли в его пластике, так много не выводимого наружу, но лишь символически обозначенного напряжения. Скульптура Самвела в большинстве своем – перевод на язык пластического шифрования выкристаллизованных временем притч. Посему ее восприятие требует усиленной зрительской работы, эмоционального включения, вживания вплоть до какого-то особого болезненного резонанса. И это нечто иное, нежели просто эстетическая коммуникация. Это соучастие. Соучастие в шифровании и расшифровывании.
Невозможно в гладких, рафинированно эстетических категориях описать ту историческую усталость, которой в версии мастера наполнены фигуры Адама и Евы. Вектор бренного, земного тяготения в их прильнувших друг к другу телах драматически, образуя крест, пересиливает вектор взаимного любовного тяготения, давно отработанный художниками за всю историю иконографического воплощения библейского сюжета. Александр Самвел словно бы говорит нам: – Им целая вечность, они устали быть наедине друг с другом. Сегодня их общие помыслы и чувства вновь обращены к Отцу, их создавшему. В целом ряде своих композиций именно так, с позиции тяжкого опыта человеческой истории автор перечитывает библейский и евангельский тексты и актуализует их сообразно сегодняшнему чувству времени.
Творчество Александра Самвела словно бы изначально вписано в лапидарные контуры некой эзотерической геометрии. Над всем пластическим многообразием его скульптурных и графических образов царствует Форма. Но именно ее логика, ее твердая художественная дисциплина позволяют открывать в конкретных сюжетах сложно организованную многомерность смысла. Так, в ожидании своего пространства и в преклонении перед высшей силой Формы, сворачивая и разворачивая живую историю, аккумулируя в мета-образах энергию творчества, движется во времени художник большого жеста. Так терпеливо творит свою собственную историю библейский скиталец и творец Александр Самвел.