“Эту гондолу сравню с колыбелью, качаемой мерно,
Делает низкий навес лодку похожей на гроб.
Истинно так!
По Большому каналу от люльки до гроба
Мы без забот через жизнь, мерно качаясь, скользим”.
Гете. ”Эпиграммы. Венеция 1790”
“...Этот маленький венецианский театр
вырастал в моих проектах...
ибо он имел характер необходимости”.
Альдо Росси
При всех различиях они удивительно похожи - эти две башенки. Одна из металла. Другая из дерева...
Та, что из металла,- высокая, круглая, увенчанная аккуратным конусом с шариком на вершине. Она высится в равнинном ландшафте. Мир вокруг покоится на ее надежной оси. Как на картине Де Кирико “Ностальгия по бесконечности”. Но миг - и ландшафт оживает. Поблескивая куполом, башенка переплывает с места на место. Иногда наклоняется. Круче далекой Пизанской родственницы.
Что же происходит? - Житейское дело - люди пьют кофе. Переставляют полированный кофейник. Обыкновенные движения. И все-таки руки не просто двигаются - они путешествуют в сервированном пространстве. Руки представляют сюжеты из городской жизни. Так получается, что ландшафты стола и города обнаруживают себя друг в друге.
Можно пить кофе за домашним столом. Можно не подозревать, что этот кофейник спроектировал Альдо Росси. Но невозможно не почувствовать: в ваших руках не простой атрибут сервировки. В ваших руках башня - главная вертикаль культурного ландшафта. Вы держите ось надежности мира.
Башенка на столе означает город. Она - архитектурная декорация для маленького настольного театра, в котором разыгрываются нетеатральные пьесы, и который от этого не совсем театр. Но и город на столе - все же не настоящий город. Знакомый ребус рационализма: городу предложено быть театром, театру - городом. Человеку предложено за чашкой кофе устанавливать личную связь с общественным смыслом бытия. Либо в роли всевышнего принять во владение настольную поднебесную.
Альдо Росси - убежденный урбанист (совсем как его однофамилец, застраивавший некогда Петербург). Его урбанистическая сценография естественна. Росси верит, что связь между интимным застольным жестом и “огромными коллективными подвигами, популярными среди простых людей” (так сказал бы Чарльз Дженкс) не лишена смысла. Архитектура кофейника - закономерная попытка рационалиста серьезно отнестись к этой связи.
Пластическое единство большого и малого, общего и единичного имеет для Росси “характер необходимости”. Необходимо, не выходя из дому, причаститься к чему-то очень важному. Необходимо разбудить в теле заветный призрак неотчужденного жеста. Необходимо совершить движения, помня, что слова “движение” и “подвиг” одного корня. Задача для комнатного неоклассициста.
Росси предлагает ее решение. Он говорит: вспомните душой и телом немногие сюжеты, исполненные простого и ясного смысла - пьяцца в дни народного единения, уютная, как обеденный стол; башня - иголка, подшивающая землю к небу; дом - устойчивый, вечный и притягательный, как кухонный ларец с сахаром. Вспомните и проживите это. Вспомните детство.
Росси задает сюжет. Сюжет - вечная, немного забытая пластическая теорема. Росси заставляет вспомнить ее доказательство за чашкой кофе. Он делает большое малым, а малое - большим (вспомните гениального Свифта). Он задает прямые пластические соответствия - усилий личности и усилий народа. Металлическая башенка на столе означает эпическое присутствие вечности в мимолетных ситуациях повседневности.
Впрочем, раньше, до металлической, была деревянная башенка. Раньше настольного города-театра был другой город. “Театро дель мондо” - маленькая венецианская причуда - наиболее поразительный дизайн архитектора Росси.
Высокая деревянная башенка, завершенная куполом-крышечкой в виде безукоризненной пирамидки, путешествует между небом и водой. То в одном, то в другом месте объявляется ее отточенная тень. Кристаллический силуэт скитается по Венеции, удивляя неожиданными метаморфозами знакомых городских видов. Башенка незаметно устраивается вблизи моста Риальто, внезапно вырастает на фоне могучих куполов собора Сан-Марко, кочует в гуще кварталов.
Акция “Памяти театра Возрождения”. Маэстро придумал эту затею в 1979 году. Из всех городов Италии он выбрал Венецию, ибо вряд ли можно найти город, более подходящий для призраков. Город неправдоподобно подвешенный в пространстве. Город-мираж.
Росси сотворил архитектурное привидение и подарил ему Венецию.
Он и обычен, и ошеломителен - этот странный неопознанный объект. Одновременно свой и чужой в вечно плывущем городе. Город плывет, и плывет театр. Плывет потому, что Росси поставил его на баржу. Башенка на барже. Баржа двигается по каналам. Мимо движется Венеция. И неизвестно, что более устойчиво в этом мире.
Вокруг металлической башенки мир покоится. Изменчивая, текучая стихия заключена внутри. С деревянной башенкой - все наоборот. Снаружи - зыбкая среда бесконечных перемен. Непредсказуемо текучий, неуловимый мир Венеции.
Пространство внутри башенки. Оно - прочно, надежно. Оно устремленно вверх. Несколько сценографических аксессуаров и простые панорамные декорации. “Место чистых представлений” (по собственному определению Росси). Здесь можно играть лишь вечные пьесы с известным сюжетом. Здесь можно спасаться плаваньем через пространство и время в мире без границ и опор. Создатель предназначил этот ковчег для истории с предреченным концом. Богоданный сюжет.
Зрители, укрывшиеся под куполом вековечной надежности, покидая представление, обнаруживают, что за пределами герметического тела башенки продолжается театр, в котором жизнь за короткое время успела переменить декорации. Театр внутри и театр снаружи - в едином сюжете потопа и спасения.
Два театра Альдо Росси. И в том, и в другом он сам задает сюжет. Волнующая его связь между индивидуальным жестом и пластическим поведением массы получает опору в завершенной предметной формуле. В вещи - большой и маленькой. Вещь - это вещий сюжет; она оповещает (а не заставляет искать наугад). Вещь - это предсказанная логика поведения, готовая свертка пластического действия. Вещь - зримая интуиция мира. Особенно если эту вещь сделал Альдо Росси.
Делает низкий навес лодку похожей на гроб.
Истинно так!
По Большому каналу от люльки до гроба
Мы без забот через жизнь, мерно качаясь, скользим”.
Гете. ”Эпиграммы. Венеция 1790”
“...Этот маленький венецианский театр
вырастал в моих проектах...
ибо он имел характер необходимости”.
Альдо Росси
При всех различиях они удивительно похожи - эти две башенки. Одна из металла. Другая из дерева...
Та, что из металла,- высокая, круглая, увенчанная аккуратным конусом с шариком на вершине. Она высится в равнинном ландшафте. Мир вокруг покоится на ее надежной оси. Как на картине Де Кирико “Ностальгия по бесконечности”. Но миг - и ландшафт оживает. Поблескивая куполом, башенка переплывает с места на место. Иногда наклоняется. Круче далекой Пизанской родственницы.
Что же происходит? - Житейское дело - люди пьют кофе. Переставляют полированный кофейник. Обыкновенные движения. И все-таки руки не просто двигаются - они путешествуют в сервированном пространстве. Руки представляют сюжеты из городской жизни. Так получается, что ландшафты стола и города обнаруживают себя друг в друге.
Можно пить кофе за домашним столом. Можно не подозревать, что этот кофейник спроектировал Альдо Росси. Но невозможно не почувствовать: в ваших руках не простой атрибут сервировки. В ваших руках башня - главная вертикаль культурного ландшафта. Вы держите ось надежности мира.
Башенка на столе означает город. Она - архитектурная декорация для маленького настольного театра, в котором разыгрываются нетеатральные пьесы, и который от этого не совсем театр. Но и город на столе - все же не настоящий город. Знакомый ребус рационализма: городу предложено быть театром, театру - городом. Человеку предложено за чашкой кофе устанавливать личную связь с общественным смыслом бытия. Либо в роли всевышнего принять во владение настольную поднебесную.
Альдо Росси - убежденный урбанист (совсем как его однофамилец, застраивавший некогда Петербург). Его урбанистическая сценография естественна. Росси верит, что связь между интимным застольным жестом и “огромными коллективными подвигами, популярными среди простых людей” (так сказал бы Чарльз Дженкс) не лишена смысла. Архитектура кофейника - закономерная попытка рационалиста серьезно отнестись к этой связи.
Пластическое единство большого и малого, общего и единичного имеет для Росси “характер необходимости”. Необходимо, не выходя из дому, причаститься к чему-то очень важному. Необходимо разбудить в теле заветный призрак неотчужденного жеста. Необходимо совершить движения, помня, что слова “движение” и “подвиг” одного корня. Задача для комнатного неоклассициста.
Росси предлагает ее решение. Он говорит: вспомните душой и телом немногие сюжеты, исполненные простого и ясного смысла - пьяцца в дни народного единения, уютная, как обеденный стол; башня - иголка, подшивающая землю к небу; дом - устойчивый, вечный и притягательный, как кухонный ларец с сахаром. Вспомните и проживите это. Вспомните детство.
Росси задает сюжет. Сюжет - вечная, немного забытая пластическая теорема. Росси заставляет вспомнить ее доказательство за чашкой кофе. Он делает большое малым, а малое - большим (вспомните гениального Свифта). Он задает прямые пластические соответствия - усилий личности и усилий народа. Металлическая башенка на столе означает эпическое присутствие вечности в мимолетных ситуациях повседневности.
Впрочем, раньше, до металлической, была деревянная башенка. Раньше настольного города-театра был другой город. “Театро дель мондо” - маленькая венецианская причуда - наиболее поразительный дизайн архитектора Росси.
Высокая деревянная башенка, завершенная куполом-крышечкой в виде безукоризненной пирамидки, путешествует между небом и водой. То в одном, то в другом месте объявляется ее отточенная тень. Кристаллический силуэт скитается по Венеции, удивляя неожиданными метаморфозами знакомых городских видов. Башенка незаметно устраивается вблизи моста Риальто, внезапно вырастает на фоне могучих куполов собора Сан-Марко, кочует в гуще кварталов.
Акция “Памяти театра Возрождения”. Маэстро придумал эту затею в 1979 году. Из всех городов Италии он выбрал Венецию, ибо вряд ли можно найти город, более подходящий для призраков. Город неправдоподобно подвешенный в пространстве. Город-мираж.
Росси сотворил архитектурное привидение и подарил ему Венецию.
Он и обычен, и ошеломителен - этот странный неопознанный объект. Одновременно свой и чужой в вечно плывущем городе. Город плывет, и плывет театр. Плывет потому, что Росси поставил его на баржу. Башенка на барже. Баржа двигается по каналам. Мимо движется Венеция. И неизвестно, что более устойчиво в этом мире.
Вокруг металлической башенки мир покоится. Изменчивая, текучая стихия заключена внутри. С деревянной башенкой - все наоборот. Снаружи - зыбкая среда бесконечных перемен. Непредсказуемо текучий, неуловимый мир Венеции.
Пространство внутри башенки. Оно - прочно, надежно. Оно устремленно вверх. Несколько сценографических аксессуаров и простые панорамные декорации. “Место чистых представлений” (по собственному определению Росси). Здесь можно играть лишь вечные пьесы с известным сюжетом. Здесь можно спасаться плаваньем через пространство и время в мире без границ и опор. Создатель предназначил этот ковчег для истории с предреченным концом. Богоданный сюжет.
Зрители, укрывшиеся под куполом вековечной надежности, покидая представление, обнаруживают, что за пределами герметического тела башенки продолжается театр, в котором жизнь за короткое время успела переменить декорации. Театр внутри и театр снаружи - в едином сюжете потопа и спасения.
Два театра Альдо Росси. И в том, и в другом он сам задает сюжет. Волнующая его связь между индивидуальным жестом и пластическим поведением массы получает опору в завершенной предметной формуле. В вещи - большой и маленькой. Вещь - это вещий сюжет; она оповещает (а не заставляет искать наугад). Вещь - это предсказанная логика поведения, готовая свертка пластического действия. Вещь - зримая интуиция мира. Особенно если эту вещь сделал Альдо Росси.