Когда речь заходит о так называемой Уральской ювелирной школе, нужно иметь в виду, что в уральском, да и вообще в российском ювелирном искусстве никогда не было академической традиции как таковой. Возможно, эта мысль вызовет у кого-то раздражение, но я считаю, что понятие «уральская ювелирная школа» - это, в первую очередь, красивый миф. В академическом смысле такой школы нет. Ведь академическая традиция предполагает не просто осмысленный объем профессиональных знаний, но еще и отчуждаемость, систематическую рефлексию этих знаний, особые механизмы их передачи из поколения в поколение, наращивания и совершенствования.
Тем не менее, уральская ювелирная традиция существует. И говорить об Уральской школе можно. Но только имея в виду, что школа эта особенная – мастеровая. Ведь сегодня ювелиры, что-то реально умеющие, умеют это не потому, что они заканчивали ту или иную вузовскую кафедру, а потому, что успели непосредственно пообщаться с кем-то из предшествующих умельцев. Передача знания из уст в уста, а умения – из рук в руки – это чисто мастеровая традиция. Так транслировались в истории практически все традиционные искусства.
Вероятно, можно написать учебники по ювелирному делу, но тут ведь как с передачей кулинарного рецепта. Вроде мастер все рассказал, но чего-то недоговорил. И это недоговоренное каждый вынужден постигать сам. Один из моих учителей любил приводить в пример внешнюю простоту средневекового алхимического рецепта. В нем, казалось бы, все написано! Надо растолочь сухое крылышко летучей мыши, добавить перетертую жабью лапку, подмешать ниточек паутины… В принципе, все это можно раздобыть и соединить строго по рецепту. Но обязательно найдется последний пункт, приводящий в замешательство: в конце необходимо добавить перышко ангела… Где его взять?
И вот это перышко ангела – оно у каждого свое. У Тарковского в фильме «Андрей Рублев» есть притча о том, как иконописец подбирает мальчика, который, вроде как, унаследовал от отца-литейщика секрет колокольной меди. Они странствуют вместе, и, когда вдруг случается княжий заказ на колокол, настает момент истины – ведомый верой и молитвой мальчишка руководит сложнейшим предприятием по отливке колокола. Все завершается благополучно, колокол звонит, но мальчишка убегает прочь и где-то в отдалении сотрясается от рыданий. Андрей находит его и, обняв, успокаивает. А мальчик всхлипывает: «Отец, собака, умер, секрет-то меди колокольной так и не передал, с собой унес!..» Все постигать самому – такова судьба художника в рамках именно мастеровой традиции, а не академической школы.
Сегодня нашим ювелирам абсолютно бесперспективно соревноваться в количественных показателях производства с Китаем или Турцией – не только из-за объема имеющихся там трудовых ресурсов, но, прежде всего, по причине различий в ментальности и в отношении к труду. Можно, конечно, пытаться выиграть на поле бренд-технологий продвижения ювелирного товара, но надо помнить, что рядом Европа, которая работает над брендированием драгоценностей уже лет сто пятьдесят, и довольно успешно. Соответственно, пространство для маневра у нас очень узкое. Нам остается делать то, чего точно не могут делать ни на Западе, ни на Востоке. Остается понять, что это? А это только то, что связано непосредственно с территорией, с местом. То есть наше, уральское.
Что же такое «уральское»? Смотрите, вот возьмем бриллианты. После падения Советского союза все ювелиры получили долгожданную возможность работать с драгоценными камнями и металлами. К чему это привело? Теперь все крупные ювелирные производства имеют дело с камнями первой группы (прежде всего, с бриллиантами) и с драгметаллами. И я не знаю среди них практически никого, кто бы делал серьезную ставку на поделочные камни. Долгое время с ними считалось как-то «несолидно» работать. Но, понимаете, насыщение рынка приводит к тому, что богатая публика, у которой уже все есть (и тут бриллианты, и тут, и там в шкатулке – тоже), она достаточно продвинутая и понимает, что огранка Толковского (классическая бриллиантовая огранка в пятьдесят семь граней) – она и в Африке огранка Толковского. По сути, бриллиант столь же идеален, сколь и космополитичен, и он с абсолютной точностью попадает в тренд ювелирного глобализма. А ценители украшений уже наелись глобалистской эстетикой и «драгоценным Макдональдсом», даже если он предлагает бриллианты. Хочется чего-то абсолютно неповторимо местного, причем неважно, какого именно – мексиканского, амазонского, конголезского, вьетнамского или уральского.
В музейных экспозициях можно найти ювелирные вещи конца шестидесятых - начала семидесятых годов двадцатого века, причем серийные. Это не столько кольца, сколько броши, подвески, серьги. Все украшения с поделочными камнями - яшмой, агатом, родонитом, даже с письменным гранитом. Конечно, на сегодняшний взгляд они несколько брутальны, потому что тогда ювелирные технологии еще не достигли таких высот, как нынче. И выполнены изделия не в золоте и даже не в серебре, а в мельхиоре. Но в этих вещах воплотилось понимание непреходящей прелести камня, того, что он есть живая память мира.
В чем еще проявляется «уральское» в ювелирном искусстве? В том, что у нас ювелир генетически вырос из камнереза, и его ментальность в огромной мере сформирована камнем. Он понимает: камень всегда сильнее его. Камню необходимо внимать и быть ему послушным. Камень говорит мастеру, как его можно обрабатывать, во что превращать. И в этом смысле толковый уральский ювелир всегда понимает свое подчиненное положение перед силой камня. Поэтому использование поделочных камней – мощный ресурс для нового скачка в уральском ювелирном искусстве. Уже подросло поколение профессионалов, которое отлично знает, как крепить бриллианты, но никогда не работало с поделочными камнями. К тому же эти люди не слишком много посещали музеи, для них забытые камни и вещи из них могут стать эстетическим открытием, как, впрочем, и для потребителей. Я думаю, тут есть очевидная перспектива. Но, конечно, это уже должна быть другая ювелирная лексика, это должно быть по-настоящему современно.
По многим объективным причинам камнерезному ремеслу на Урале всегда не хватало широкой, системной художественной подготовки. В этом смысле одержимый образом творческого идеала Данила-Мастер – персонаж исключительно сказочный. Разумеется, всегда были мастера высочайшего класса, есть они и сейчас, вопрос только в качестве их художественного вкуса. Тут очень показательно сравнение с тем, что у нас есть наиболее европейского – с произведениями камнерезов Санкт-Петербурга. Этот город всегда был наиболее плотно «привязан» к Европе – и по своему происхождению, и по информационному взаимодействию, и по традициям. Характерна история, когда ювелир Двора Его Императорского Величества Карл Фаберже, заботясь о расширении возможностей своего производства, послал на Урал для изучения ситуации с постановкой камнерезного дела своего главного дизайнера и ведущего менеджера Франца Бирбаума – швейцарца, тонкого, въедливого и умного человека. Бирбаум приехал и тщательно ознакомился с работами местных камнерезов. А после отписал своему знаменитому боссу депешу, что мол де мастера, конечно, хорошие, но лучше, если они будут изготавливать только полуфабрикаты, которые затем будут доводиться до нужного уровня в Петербурге. И это понятно, потому что некая грубость, пластическое несовершенство всегда были присущи уральскому камнерезному искусству. Не случайно у нас так много недоделанного камня. Мы считаем естественным поставить на парковом газоне глыбу гранита вместо скульптуры. Потому что уже нет сил одолевать камень, мы последние триста лет провели в противоборстве с ним, выгрызали в неподатливом каменном ландшафте города, заводы и даже метро. Но камень сильнее нас. Грубость воплощения – знак смирения перед камнем. А Петербург – совсем иное дело, он воплощает образ камня побежденного, подчиненного, обработанного. По-другому в условиях этого города и быть не может, там камень – главная опора в борьбе с болотами и водой. На этом строится вся петербургская мифология, помните – «Нева, одетая в гранит»? И само имя «Петр» тоже означает «камень».
У нас самая яркая, литературно оформленная мифология камня – бажовская. Павел Петрович Бажов – абсолютный феномен, он в своем творчестве, как никто, зафиксировал «уральское». Каким-то немыслимым образом впитав архаику этого края, он создал исключительно уральских мифологических персонажей – Данилу-Мастера, Хозяйку Медной горы, Великого Полоза, Огневушку-Поскакушку. И эта мифология работает, не только здесь, но еще сильнее – вдали от уральских гор. Я не раз наблюдал на различных специализированных выставках, как посетители, прильнувшие к витринам уральских ювелирных производителей, выражают свои восторги. Они могут разглядывать колье, в котором нет ни одного уральского камня, и, следуя канве уральских мифологических сценариев, зачарованно ахать: «Да... Все-таки Урал есть Урал!»
Конечно, мы живем в условиях глобализации, и интеграции рынков. И потому сегодня наши мастера-ювелиры чаще работают с бразильскими или таиландскими камнями, чем с родными уральскими. Да, не секрет, что символ Урала - малахит для уральских шкатулок привозят из Заира. Да, многим по-прежнему кажется, что под ногами уральцев хрустят россыпи самоцветов… Дело совсем не в том. «Уральское» уже давно заключено не в самом материале, а в способах работы с ним, в особых алгоритмах творчества, в неповторимых образах и неподражаемом мастерстве. В том самом перышке ангела, наконец.
Тем не менее, уральская ювелирная традиция существует. И говорить об Уральской школе можно. Но только имея в виду, что школа эта особенная – мастеровая. Ведь сегодня ювелиры, что-то реально умеющие, умеют это не потому, что они заканчивали ту или иную вузовскую кафедру, а потому, что успели непосредственно пообщаться с кем-то из предшествующих умельцев. Передача знания из уст в уста, а умения – из рук в руки – это чисто мастеровая традиция. Так транслировались в истории практически все традиционные искусства.
Вероятно, можно написать учебники по ювелирному делу, но тут ведь как с передачей кулинарного рецепта. Вроде мастер все рассказал, но чего-то недоговорил. И это недоговоренное каждый вынужден постигать сам. Один из моих учителей любил приводить в пример внешнюю простоту средневекового алхимического рецепта. В нем, казалось бы, все написано! Надо растолочь сухое крылышко летучей мыши, добавить перетертую жабью лапку, подмешать ниточек паутины… В принципе, все это можно раздобыть и соединить строго по рецепту. Но обязательно найдется последний пункт, приводящий в замешательство: в конце необходимо добавить перышко ангела… Где его взять?
И вот это перышко ангела – оно у каждого свое. У Тарковского в фильме «Андрей Рублев» есть притча о том, как иконописец подбирает мальчика, который, вроде как, унаследовал от отца-литейщика секрет колокольной меди. Они странствуют вместе, и, когда вдруг случается княжий заказ на колокол, настает момент истины – ведомый верой и молитвой мальчишка руководит сложнейшим предприятием по отливке колокола. Все завершается благополучно, колокол звонит, но мальчишка убегает прочь и где-то в отдалении сотрясается от рыданий. Андрей находит его и, обняв, успокаивает. А мальчик всхлипывает: «Отец, собака, умер, секрет-то меди колокольной так и не передал, с собой унес!..» Все постигать самому – такова судьба художника в рамках именно мастеровой традиции, а не академической школы.
Сегодня нашим ювелирам абсолютно бесперспективно соревноваться в количественных показателях производства с Китаем или Турцией – не только из-за объема имеющихся там трудовых ресурсов, но, прежде всего, по причине различий в ментальности и в отношении к труду. Можно, конечно, пытаться выиграть на поле бренд-технологий продвижения ювелирного товара, но надо помнить, что рядом Европа, которая работает над брендированием драгоценностей уже лет сто пятьдесят, и довольно успешно. Соответственно, пространство для маневра у нас очень узкое. Нам остается делать то, чего точно не могут делать ни на Западе, ни на Востоке. Остается понять, что это? А это только то, что связано непосредственно с территорией, с местом. То есть наше, уральское.
Что же такое «уральское»? Смотрите, вот возьмем бриллианты. После падения Советского союза все ювелиры получили долгожданную возможность работать с драгоценными камнями и металлами. К чему это привело? Теперь все крупные ювелирные производства имеют дело с камнями первой группы (прежде всего, с бриллиантами) и с драгметаллами. И я не знаю среди них практически никого, кто бы делал серьезную ставку на поделочные камни. Долгое время с ними считалось как-то «несолидно» работать. Но, понимаете, насыщение рынка приводит к тому, что богатая публика, у которой уже все есть (и тут бриллианты, и тут, и там в шкатулке – тоже), она достаточно продвинутая и понимает, что огранка Толковского (классическая бриллиантовая огранка в пятьдесят семь граней) – она и в Африке огранка Толковского. По сути, бриллиант столь же идеален, сколь и космополитичен, и он с абсолютной точностью попадает в тренд ювелирного глобализма. А ценители украшений уже наелись глобалистской эстетикой и «драгоценным Макдональдсом», даже если он предлагает бриллианты. Хочется чего-то абсолютно неповторимо местного, причем неважно, какого именно – мексиканского, амазонского, конголезского, вьетнамского или уральского.
В музейных экспозициях можно найти ювелирные вещи конца шестидесятых - начала семидесятых годов двадцатого века, причем серийные. Это не столько кольца, сколько броши, подвески, серьги. Все украшения с поделочными камнями - яшмой, агатом, родонитом, даже с письменным гранитом. Конечно, на сегодняшний взгляд они несколько брутальны, потому что тогда ювелирные технологии еще не достигли таких высот, как нынче. И выполнены изделия не в золоте и даже не в серебре, а в мельхиоре. Но в этих вещах воплотилось понимание непреходящей прелести камня, того, что он есть живая память мира.
В чем еще проявляется «уральское» в ювелирном искусстве? В том, что у нас ювелир генетически вырос из камнереза, и его ментальность в огромной мере сформирована камнем. Он понимает: камень всегда сильнее его. Камню необходимо внимать и быть ему послушным. Камень говорит мастеру, как его можно обрабатывать, во что превращать. И в этом смысле толковый уральский ювелир всегда понимает свое подчиненное положение перед силой камня. Поэтому использование поделочных камней – мощный ресурс для нового скачка в уральском ювелирном искусстве. Уже подросло поколение профессионалов, которое отлично знает, как крепить бриллианты, но никогда не работало с поделочными камнями. К тому же эти люди не слишком много посещали музеи, для них забытые камни и вещи из них могут стать эстетическим открытием, как, впрочем, и для потребителей. Я думаю, тут есть очевидная перспектива. Но, конечно, это уже должна быть другая ювелирная лексика, это должно быть по-настоящему современно.
По многим объективным причинам камнерезному ремеслу на Урале всегда не хватало широкой, системной художественной подготовки. В этом смысле одержимый образом творческого идеала Данила-Мастер – персонаж исключительно сказочный. Разумеется, всегда были мастера высочайшего класса, есть они и сейчас, вопрос только в качестве их художественного вкуса. Тут очень показательно сравнение с тем, что у нас есть наиболее европейского – с произведениями камнерезов Санкт-Петербурга. Этот город всегда был наиболее плотно «привязан» к Европе – и по своему происхождению, и по информационному взаимодействию, и по традициям. Характерна история, когда ювелир Двора Его Императорского Величества Карл Фаберже, заботясь о расширении возможностей своего производства, послал на Урал для изучения ситуации с постановкой камнерезного дела своего главного дизайнера и ведущего менеджера Франца Бирбаума – швейцарца, тонкого, въедливого и умного человека. Бирбаум приехал и тщательно ознакомился с работами местных камнерезов. А после отписал своему знаменитому боссу депешу, что мол де мастера, конечно, хорошие, но лучше, если они будут изготавливать только полуфабрикаты, которые затем будут доводиться до нужного уровня в Петербурге. И это понятно, потому что некая грубость, пластическое несовершенство всегда были присущи уральскому камнерезному искусству. Не случайно у нас так много недоделанного камня. Мы считаем естественным поставить на парковом газоне глыбу гранита вместо скульптуры. Потому что уже нет сил одолевать камень, мы последние триста лет провели в противоборстве с ним, выгрызали в неподатливом каменном ландшафте города, заводы и даже метро. Но камень сильнее нас. Грубость воплощения – знак смирения перед камнем. А Петербург – совсем иное дело, он воплощает образ камня побежденного, подчиненного, обработанного. По-другому в условиях этого города и быть не может, там камень – главная опора в борьбе с болотами и водой. На этом строится вся петербургская мифология, помните – «Нева, одетая в гранит»? И само имя «Петр» тоже означает «камень».
У нас самая яркая, литературно оформленная мифология камня – бажовская. Павел Петрович Бажов – абсолютный феномен, он в своем творчестве, как никто, зафиксировал «уральское». Каким-то немыслимым образом впитав архаику этого края, он создал исключительно уральских мифологических персонажей – Данилу-Мастера, Хозяйку Медной горы, Великого Полоза, Огневушку-Поскакушку. И эта мифология работает, не только здесь, но еще сильнее – вдали от уральских гор. Я не раз наблюдал на различных специализированных выставках, как посетители, прильнувшие к витринам уральских ювелирных производителей, выражают свои восторги. Они могут разглядывать колье, в котором нет ни одного уральского камня, и, следуя канве уральских мифологических сценариев, зачарованно ахать: «Да... Все-таки Урал есть Урал!»
Конечно, мы живем в условиях глобализации, и интеграции рынков. И потому сегодня наши мастера-ювелиры чаще работают с бразильскими или таиландскими камнями, чем с родными уральскими. Да, не секрет, что символ Урала - малахит для уральских шкатулок привозят из Заира. Да, многим по-прежнему кажется, что под ногами уральцев хрустят россыпи самоцветов… Дело совсем не в том. «Уральское» уже давно заключено не в самом материале, а в способах работы с ним, в особых алгоритмах творчества, в неповторимых образах и неподражаемом мастерстве. В том самом перышке ангела, наконец.