Когда в разных ученых (а чаще в не слишком ученых) сообществах начинают разговоры об имидже города, маркетинге территории, или символических ресурсах региона, всегда приводят в пример Эйфелеву башню. Вот, мол, идеальный образец того, как можно успешно создавать и продавать имидж города и страны всему миру с помощью всего лишь одного шедевра. Признаться, я эти восторженные разговоры про эффективную продажу территории с помощью выдающегося архитектурного тела не люблю. А Эйфелеву башню так просто жалею.
Ну за что ей такая судьба?.. Когда ее только построили, предполагалось, что срок жизни этого временного сооружения, возведенного к всемирной выставке, будет недолог. Имелось в виду, что Эйфелева башня закончит жизнь молодой. Поначалу многие культурные авторитеты стыдились ее юного, нахального, крепкого тела и, успокаивая себя сознанием краткосрочности этого бесстыдного архитектурного казуса, высказывались в том духе, что, мол, лучший вид на Париж открывается именно с Эйфелевой башни, поскольку это единственное место, откуда не видно ее собственный нагло торчащий силуэт. Но время распорядилось иначе. Башне не дали умереть молодой. Поскольку довольно скоро стало понятно, что продуманная торговля ее эпатажным телом может весьма недурно подкармливать бюджет города.
«Железная дама» предоставила Парижу такие соблазнительные аргументы в пользу своего помилования, что вскоре никому уже и в голову не приходило посягнуть на ее убедительные (хотя и подверженные коррозии) стати. После хирургической санации одряхлевшего городского организма, проведенной бароном Османом сравнительно незадолго до проекта Эйфеля, явление «Дамы, приятной во всех отношениях» открыло Парижу второе дыхание… Словно наглотавшись афродизиаков, город устремился к Башне со всей силой эротического вожделения.
И с тех пор... С тех пор кто только не отдавал дань любезности этой металлической куртизанке, кто только не пользовался щедротами ее несокрушимого стана, не воспевал ее прелести в бесчисленных литературных образах и кинофотопоэтических визуализациях всех мастей. Кто только не выражал так или иначе своей лихорадочной любви к этой архитектурной лже-Эсмеральде. Все – от череды безымянных самоубийц, испытавших в буквальном смысле неповторимый оргазм полета, до Адольфа Гитлера, пережившего во время своего тайного визита в Париж в 1940 году травматичный «облом» из-за технической невозможности подняться выше второго яруса.
А сколько людей прошло за столетие через Марсово поле, через это место, созданное некогда для чисто мужских игрищ и по иронии судьбы ставшее ее, Башни, публичным альковом! За годы ее существования на ней самой побывали более двухсот сорока миллионов посетителей. И все это время Париж неустанно обихаживал ее уставшее от вседоступности, но неизменно кормящее город и страну железное тело. Французы понимают, что молодость «Железной дамы» давно прошла. С тем большим тщанием они поддерживают в тонусе все ее материи. Они тратят десятки и сотни тонн лакокрасочного макияжа для защиты от беспощадной коррозии, они навивают десятки километров электропроводов с тысячами лампочек, дабы высвечивать всю ее кружевную анатомию и подрумянивать в сумерках и ночью ее бесстыже расставленные ноги.
Когда в наши дни видишь толпы народа, похотливо копошащиеся под гигантской юбкой «Железной дамы», и снующих сквозь эти толпы смуглых сутенеров, торгующих тысячами ее миниатюрных пластиковых копий, понимаешь, что «Железная дама» уже давно превратилась в стареющую «Железную девку», умело, впрочем, молодящуюся на радость всем бесчисленным пожирателям главного парижского символического капитала…
Я жалею Башню. Особенно когда думаю о ее неутомимой вековой работе по «продаже территории» - сколь эффективной, столь же и блядской. Но скажу честно: как ни странно, именно такой я ее и люблю – усталой, потасканной обманщицей, посылающей по ночам с помощью прожектора свой световоздушный поцелуй городу и миру…
Ну за что ей такая судьба?.. Когда ее только построили, предполагалось, что срок жизни этого временного сооружения, возведенного к всемирной выставке, будет недолог. Имелось в виду, что Эйфелева башня закончит жизнь молодой. Поначалу многие культурные авторитеты стыдились ее юного, нахального, крепкого тела и, успокаивая себя сознанием краткосрочности этого бесстыдного архитектурного казуса, высказывались в том духе, что, мол, лучший вид на Париж открывается именно с Эйфелевой башни, поскольку это единственное место, откуда не видно ее собственный нагло торчащий силуэт. Но время распорядилось иначе. Башне не дали умереть молодой. Поскольку довольно скоро стало понятно, что продуманная торговля ее эпатажным телом может весьма недурно подкармливать бюджет города.
«Железная дама» предоставила Парижу такие соблазнительные аргументы в пользу своего помилования, что вскоре никому уже и в голову не приходило посягнуть на ее убедительные (хотя и подверженные коррозии) стати. После хирургической санации одряхлевшего городского организма, проведенной бароном Османом сравнительно незадолго до проекта Эйфеля, явление «Дамы, приятной во всех отношениях» открыло Парижу второе дыхание… Словно наглотавшись афродизиаков, город устремился к Башне со всей силой эротического вожделения.
И с тех пор... С тех пор кто только не отдавал дань любезности этой металлической куртизанке, кто только не пользовался щедротами ее несокрушимого стана, не воспевал ее прелести в бесчисленных литературных образах и кинофотопоэтических визуализациях всех мастей. Кто только не выражал так или иначе своей лихорадочной любви к этой архитектурной лже-Эсмеральде. Все – от череды безымянных самоубийц, испытавших в буквальном смысле неповторимый оргазм полета, до Адольфа Гитлера, пережившего во время своего тайного визита в Париж в 1940 году травматичный «облом» из-за технической невозможности подняться выше второго яруса.
А сколько людей прошло за столетие через Марсово поле, через это место, созданное некогда для чисто мужских игрищ и по иронии судьбы ставшее ее, Башни, публичным альковом! За годы ее существования на ней самой побывали более двухсот сорока миллионов посетителей. И все это время Париж неустанно обихаживал ее уставшее от вседоступности, но неизменно кормящее город и страну железное тело. Французы понимают, что молодость «Железной дамы» давно прошла. С тем большим тщанием они поддерживают в тонусе все ее материи. Они тратят десятки и сотни тонн лакокрасочного макияжа для защиты от беспощадной коррозии, они навивают десятки километров электропроводов с тысячами лампочек, дабы высвечивать всю ее кружевную анатомию и подрумянивать в сумерках и ночью ее бесстыже расставленные ноги.
Когда в наши дни видишь толпы народа, похотливо копошащиеся под гигантской юбкой «Железной дамы», и снующих сквозь эти толпы смуглых сутенеров, торгующих тысячами ее миниатюрных пластиковых копий, понимаешь, что «Железная дама» уже давно превратилась в стареющую «Железную девку», умело, впрочем, молодящуюся на радость всем бесчисленным пожирателям главного парижского символического капитала…
Я жалею Башню. Особенно когда думаю о ее неутомимой вековой работе по «продаже территории» - сколь эффективной, столь же и блядской. Но скажу честно: как ни странно, именно такой я ее и люблю – усталой, потасканной обманщицей, посылающей по ночам с помощью прожектора свой световоздушный поцелуй городу и миру…
